Опыт молитвы на русском языке обсуждают участники межконфессиональной богословской конференции в Москве
- Подробности
- Опубликовано: 19.12.2019 21:39
- Автор: По материалам Преображенского братства
Сколько богослужебных переводов нужно церкви, какие, кто и для кого их должен делать?
«Богослужебный перевод означает очевидную вещь – сделать малопонятный или вовсе непонятный текст понятным и доступным, – говорит декан богословского факультета Свято-Филаретовского православно-христианского института (СФИ), член Межсоборного присутствия РПЦ Давид Гзгзян. – Проблемы начинаются, когда речь заходит о единых критериях понятности».
Должен ли перевод быть максимально приближен к оригиналу или стремиться передать смысл, то есть допускать большую долю авторской интерпретации? Нужен ли единый «канонизированный» перевод или предпочтительно иметь много разных, каждый из которых лучше подходит для того или иного церковного собрания: сельской церкви или большого кафедрального собора, больничного или вузовского храма?
Сколько можно?
Опыт христиан-католиков, у которых достаточно большое разнообразие переводов богослужения на национальные языки, показывает, что вопрос создания подходящего текста остаётся актуальным и в этом случае. «Есть такие богослужения – например, крещение детей или погребение, – где, в отличие от евхаристии, присутствует множество совершенно нецерковных людей, – говорит священник Штефан Липке SJ, директор католического Института святого Фомы. – Разве это не нужно учитывать при переводе? Мне кажется, следует делать ставку на большее разнообразие и свободу в выборе адекватного перевода».
«Богослужение – это сокровищница проявлений веры людей, живших в разные эпохи, – говорит переводчик Римского миссала Пётр Сахаров, преподаватель Института святого Фомы. – Мы здесь слышим григорианский хорал или мотет, произведения Моцарта или Брукнера, или что-то совсем современное, заимствованное из африканского племени и прижившееся в Европе. Перевод должен, открывая смысл молитвы, стараться сохранить её исторический и культурный код – это очень существенно».
«Я хочу согласиться с отцом Штефаном в том, что чем больше переводов, тем лучше, – говорит киевский священник Святослав Сёмак. – У человека должна быть возможность выбрать тот вариант текста, который ему близок: или церковнославянский, или церковнославянский исправленный, или русский в той или иной редакции. Мне кажется, будущее за этим. Какие-то переводы будут пользоваться большим спросом, какие-то меньшим – в этом и будет церковная рецепция».
«Я для храма и домой купил по экземпляру молитвословов в переводах Бартова, Тимрота и Забежинского – и мы стали каждый вечер читать молитвы из них, – рассказывает священник Виктор Гавриш. – В каждом переводе по-новому открываются какие-то смыслы. Так же и с литургическими переводами. Я несколько лет читал анафору в переводе Шолохова, потом приобрёл перевод Свято-Филаретовского института и стал читать по нему, потом взял перевод митрополита Илариона (Алфеева) и теперь пользуюсь преимущественно двумя последними. Если же сейчас выбрать и использовать один единственный перевод, то спустя двести лет придется собирать комиссию, чтобы решать, можно ли его тронуть пальцем, чтобы современники хоть что-то понимали».
Использование в церковном богослужении разных текстов молитв «поможет людям почувствовать, что молитва – это живое дело», считает дьякон Дмитрий Евтушенко.
«Как бы мы ни старались, всё равно в богослужении есть слова, которые останутся для многих людей непонятными, – говорит Пётр Сахаров. – Нельзя свести язык богослужения к тридцати словам, которыми пользовалась людоедка Эллочка. Наша задача – сделать текст максимально доступным, понимая, что есть люди, у которых очень маленький словарный запас. Значит ли это, что мы должны всё редуцировать? Нет. Делать проще, делать понятнее? Да, но всё-таки при этом поднимая людей на более высокий уровень – культурный, языковой».
Что-то пора и в архив сдать
Наряду с вопросом о критериях качества переводов, есть вопрос о критериях отбора – всё ли нужно переводить? «Огромную часть текстов Минеи просто не нужно за собой тащить. Пусть это будет в архиве, – считает ректор СФИ священник Георгий Кочетков. – Если кому-то очень нравится, он разберётся и сам переведёт. У нас хотят, чтобы всё использовалось. А кому это надо, если это оторвано от церковной жизни и сохраняется совершенно не из церковных побуждений? Это некачественно и скучища необыкновенная. Древние тексты есть древние тексты, византийские фразы тяжеловесные, это изящное плетение словес, хотим мы или не хотим это признать».
Но что делать с литургическими текстами, которые по совести просто трудно признать христианскими, а в строе богослужения они необходимы, например, тропари, кондаки или стихиры праздников? «Подобных примеров немало, но мне кажется, что может быть прекрасный выход из этой ситуации, – говорит старший преподаватель СФИ, сотрудник факультета культурологии РГГУ Лидия Крошкина. – Есть, например, дивный тропарь Крестовоздвижения, который, как его ни переводи, звучит совершенно несуразно, несовременно, и главное, вообще непонятно, причём здесь Крест. Что делать в этой ситуации? Ну давайте напишем ещё один, понятный, который раскрывает настоящий смысл праздника, и пусть выбирают. У нас же много таких праздников, на которые написано несколько тропарей».
«Церковь должна чётко определить, что она хочет сохранить, – считает священник Георгий Кочетков. – Огромная часть наших богослужебных текстов ничему не соответствуют и уже никогда не будет соответствовать. Это такое благочестивое биение воздухов, глоссолалия. Теперь церковнославянский язык – это глоссолалия, и народ просто отдыхает. Это называется красота православия, потому что можно отдыхать вместо молитвы?»
А свободу – достать из архива
«Я напомню, что на Руси возникла традиция весьма произвольных переложений древнегреческих канонов даже не на церковнославянский, а на древнерусский язык, который к XIV веку стал от славянского значительно отличаться, – говорит Давид Гзгзян. – Фактически создавались совершенно самостоятельные тексты. И если сличить их с византийским оригиналом, то очевидно, что это было не только переводом, но и литургическим творчеством, пусть и в пределах отдельного монастыря или даже книгохранилища этого монастыря. Это характеризует церковное самосознание – они ясно понимали, что здесь нет покушения ни на какую православную традицию, они просто живут внутри неё и так приносят свою жертву хвалы Богу».
«Древняя церковь намного свободнее обращалась со своим наследием, – говорит отец Георгий Кочетков. – Почувствовав разницу своей духовной тональности со своим же старым текстом, пусть когда-то очень авторитетным, даже входившим в канон Нового завета, она делала выводы – разные, иногда совсем не лучшие. И старые тексты убирались в архив, даже изымались из канона Нового завета – всякие послания Климента Римского, “Пастырь” Ермы, Дидахе и так далее. Очень важно, чтобы верно работала церковная интуиция: что сейчас есть церковь и чем она должна или не должна стать».
Как молиться, как совершать литургию, скажем, в деревне, где одни бабушки, часто даже без среднего образования, чтобы она оставалась для них литургией – «общим делом»?
2 ноября члены делегации посетят Донской монастырь, Троице-Сергиеву лавру и Московский епархиальный дом, в котором проходил Поместный Собор 1917-1918 годов, избравший патриархом святителя Тихона, чьим решением западноевропейские приходы были объединены в 1921 году в одно управление.
В субботу – благотворительный концерт московского пианиста. В среду – экскурсия для организации «Антон тут рядом», помогающей людям с аутизмом. В пятницу – киноклуб. Каждую неделю – музыка, каждый день – выставки и инсталляции. А каждое воскресенье – три богослужения: одно на английском и два на русском. Это не ещё один арт-центр Санкт-Петербурга, это действующая лютеранская церковь святой Анны, более известная как Анненкирхе, а работники кирхи называют её просто Анна.
Начальствующим епископом Российского объединенного Союза христиан веры евангельской (пятидесятников) снова избран епископ Сергей Ряховский. Выборы главы прошли на Большом Соборе РОСХВЕ «Торжество Евангелия», который проходит в Москве с 22 по 24 октября 2019 года.