Страна незаметно вышла на финишную прямую к рубежу столетия революции. И этот близкий горизонт напомнил мне одного моего старого приятеля.

Это был старший брат моего одноклассника Ромка. Мы вместе занимались с ним восточными единоборствами. Это был жилистый здоровяк, умеющий писать настоящие стихи, махать ногами и цитировать героев Дольфа Лундгрена. Он был на два года старше.

Ещё на эту секцию ходил круглыш Сашка. Этот парень был из другого района. Ему нужно было доказать всем, что пухлые щеки лишь создают видимость безобидности, а на самом деле он очень крутой. И он доказывал. Он продавал оружие.

Он предложил Ромке купить боевой пистолет. Рома согласился. Оружие взял. А потом воткнул в Сашку нож. Одиннадцать раз. Закопал тело в снег и пошел домой смотреть «Универсального солдата».

Дело раскрыли довольно быстро. Сашку нашли. Ромку упрятали в психушку. Нам было по 14 лет, а Роме 16.

Когда Ромка вышел, он не стал оправдываться. Он стал рассказывать, на какие ещё жестокости ему пришлось пойти там в клетке, чтобы дожить до свободы. Через некоторое время он женился. У него появился сын. Окрепнув на воле, Роман устроился на хорошую работу, получил диплом юриста и решил выдвигаться в депутаты. Но во время предвыборной гонки конкуренты довольно быстро нашли и опубликовали эти яркие эпизоды из биографии горе-политика. Тогда Роман собрался поступить во французский легион. Собрался, но не поступил. Вместо этого он примкнул к каким-то казакам, стал лидером лихой казачьей партии. Потом он поехал на Донбасс. А потом пропал. Исчез с горизонта. Жив ли? Не знаю.

Этот сюжет всплыл у меня в связи с 99-летием революции. Какая связь?

 

Как говорится, все могло быть иначе. Есть у человека такой дар, такая колоссальная сила, которая связана со свободой пути. Даже если упал, если вляпался, провалился в тартар. Даже если убил другого человека, можно изменить свой путь. Покаяться и изменить. Не дать над собой власти всему, о чем потом будет петь адвокат в суде: «У мальчика сложное детство, переезды, стрессы, влияние агрессивной среды, пубертатный кризис наконец! Вот он и зарезал другого мальчика».

Сейчас мы готовимся к столетию революции. Как мы вспоминаем и оцениваем этот сюжет? В мути общественной риторики всплывают такие соображения: царь Николай II был святым, но слабым, поэтому он отрекся от престола; Ленин, конечно, злодей, но его поддержали массы; да и переворот делал Троцкий, а не Ленин; и неважно, были там замешаны деньги Германии или не были – все равно, все пошло не по плану; про кровь, убийства и политическую импотенцию – это все плохо, зато индустриализация, освоение территорий, заводы с электростанциями, победа во Второй мировой войне, атомная бомба, космос наш и Сталин не такой страшный, если он просто памятник.

С каждой такой фразой мы машем рукой на себя вчерашних. Ведь это было давно. И страны той нет. И, действительно, ситуация была сложная. Так уж случилось, что мы сами себя зарезали, ткнули ножиком. Одиннадцать раз. И какая теперь разница, кто тот нож подавал, а кто там чего хотел или не хотел? Дескать, прошло время – забудем раздражающие частности, оставим только главное – памятную дату в календаре.

Даже патриарх, когда его спросили недавно о значении памятника Ивану Грозному, ответил, что история не должна нас разделять, что «надо поблагодарить Бога за все, перекреститься и идти в будущее». А вспоминать и каяться – ну сколько можно?!

Революция всегда смазывает шестерни своей мельницы кровью. И все знали, что будут жертвы. Но перед кем покаялись те жрецы, что приносили заклание на алтарь «нового мира»? А те, кто ставил их жрецами, покаялись в содеянном? А настоящие священники, призванные быть духовными руководителями народа пастыри и архипастыри, покаялись в том, что допустили зло не только в умы своей паствы, но до самой глубины церкви – так, что и сейчас не разгрести? Чем закончилась гражданская война? Кто с кем подписал мир? Кто и перед кем каялся за ГУЛАГ? За спецлечебницы, за въедливую идеологию и постоянный зуд по поводу «внутреннего и внешнего врага», за страх всех перед всеми, за потерю веры и доверия, за то, что все стали друг другу чужими и оказались в сартровском аду, где ад для каждого – это любой другой человек.

И мы это понимаем. И даже власть это понимает. Отсюда и все эти разговоры про единство народа и скрепы духа. Только точкой согласия выбран 1945 год – наша победа и, одновременно, броня от «малодушных» призывов к покаянию: мол, победителей не судят.

Когда Россию кто-либо сравнивает с Германией, намекая, что нам есть в чем покаяться, мы бросаем ему в лицо пепел сожженных на Красной площади немецких стягов, дескать, сначала воскресите 5 миллионов евреев, которых вы сожгли. Когда нам вспоминают Катынь, мы снова тычем пальцем в сороковые годы: Нюрнберг не признал это за нами, значит, с нашей стороны ошибки есть, а преступления против человечества нет. Но кто кого простит за все, что произошло внутри страны? А кто покается?

Вот 30 октября в день памяти жертв политических репрессий в разных городах на улицы, площади, в скверы и парки приходили люди, чтобы помолиться о всех несчастных, на ком вытоптался ХХ век. Начиная с революции и по 1989 год. Вспоминали и Николая II, и Генриха Ягоду. Каялись за своих дедов, служивших в НКВД. Выходили к микрофону и просили прощения перед людьми, которых видели впервые в жизни. И молились, чтобы Господь Бог простил их и нас. Это было так ново и свежо на фоне постоянной фейсбучной ненависти, что естественным образом мысль пришла к тому, что 2017 год, год столетия революции, должен стать годом покаяния.

Да, официальная статистика и риторика тех, кто у власти, говорят о мощном контртренде. Количество отрицательно настроенных к революции людей уменьшается (просто умирают), лояльные – держатся в постоянстве с 2006 года, а количество равнодушных растет. И на них власть будет опираться в 2017 году, когда начнет защищать «Великий Октябрь» от «исторических фальсификаций». Им бесплатно показывают в Манеже выставку «Моя история. ХХ век», где история наскоро сшивается из пестрых лоскутов в одно тяжелое покрывало забвения. Им снова и снова говорят с экранов, что в СССР было плохо, но сейчас – посмотрите – гораздо лучше!

Тем не менее, нашлись люди, которые поступают по принципу Достоевского «каждый за всех виноват» … Первыми отреагировали церковные чиновники.

– Сейчас нам нужен день тишины. А лучше 10 лет, – заявил один.

– Покаяние – это личное дело каждого. В церковной практике не положено каяться вместе, – сказал другой.

– Это несовместимо с идеей ответственного церковного подхода, – высказался третий.

Что же. Хочется пожелать батюшкам и 20, и 30, и сколько потребуется лет тишины, чтобы впредь воздерживались от подобных комментариев. Ведь когда пришел Христос, в Израиле было время общего покаяния. По городам ходил Иоанн Креститель и буквально всех призывал каяться, а откликнувшихся на его призыв он крестил водой очищения.

Когда пришел Христос, Он внес разделение, потому что сказал, что Он – это Истина. А с Истиной нельзя быть на чуть-чуть, на два денечка, на 76%. Или с ней, или нет.

Когда пришел Христос, Он совершил нечто такое, что совершенно несовместимо с «идеей ответственного церковного подхода». Он объявил учителей закона преступниками, а потом умер. И что важно, если бы Он проповедовал свое учение в стиле «каждый сам за себя», то на кресте был бы кто-то другой. Потому что на кресте Он должен был принести в жертву самого себя за грехи всех людей и никак иначе.

Именно поэтому в природе церкви содержится императив «начинать с себя, но не жить ради себя». Это вечный двигатель христианства. И пока он есть – церковь будет жива. Как бы ни старались нынешние «великие инквизиторы».

А значит, возможно и покаяние, изменение нашего общего пути. Чтобы люди перестали думать о том, как Европе будет тяжело без наших денег, Украине без нашего газа и как хорошо будет США с Дональдом Трампом. И хоть немного поразмышляли об истоках русской беды – нераскаянных делах наших. Чтобы не исчезнуть целой стране с исторического горизонта, как исчез тот Ромка со всеми своими «великими» амбициями, верой в силу оружия и надеждой на светлое будущее.

Snob.ru